Семена смерти прорастают цветами горькой памяти, что вянут, рассеивая по ветру будущие иные цветы. И сколь не убегай от реальности, но под ногами лишь тлен и прах. Сожженные города, а может пустота могильника, где застыли в безмолвии и забвении тела несчастных? Лишь земля, где нет и капли трупного яда - он выветрился в веках. Красота на крови, цветущий поля мак.
За тысячи лет и мир выглядит подобно одному большому кладбищу. Россыпью точек на карте покоятся друзья и враги, покуда вокруг их последнего пристанища рождается и угасает иная жизнь. Но со временем стираются места и гобелены картин, виденных глазом. За иной век исчезают холмы, зарастая молодым лесом, а может обращаясь в деревеньку или даже город. Изменения, обновление мира в новых циклах. И усопшие находят в забвении смиренный покой. Иначе и твердь небес рухнула под весом всех усопших душ, коих лишь чужая добрая молва держит в заточении светлой обители. Ивеллиос боялся и в то же время жаждал забыть, чувствуя на сердце сомнительную справедливость: и его памяти срок истекает, мёртвым будет положено милосердно простить. Но только его собственной совести голос кажется звучит вечностью.
Меж холмов спешил всадник, прячась в ткани и шерсти от зимнего пронзительного ветра, что гонял снега комья с вершин в низины и обратно. Завывания сменялись тишиной и мнимым успокоением безутешно воющей стихии. Лишь ярче становится белая тоска, контрастируя с мрачным тёмным лесом и ползущей из-за горизонта голубизне гор. В одну из минут затишья всадник потянул поводья, осаживая ход коня. Из глубин куртки охотник достал малость окоченевшими руками свёрнутое письмо. Сталь серых глаз пробежалась по свежим чернилам, написанным явно дрожащей рукой - столь кривыми были буквами, да и много лишних капель окружали, подобно рисунку, слова.
"... мы нашли старые записи мастера эль Гейла..." - недовольный взгляд и вновь цеплялся за будоражащие память слова. И вновь он у старого кривого стула своего друга, чей век подходил к концу. Голубые глаза, некогда наполненные жизнью, теперь едва фокусировались в точке, вновь и вновь теряясь в пелене почти наступившей слепоты. Руки, которые творили во времена свои любые заклятья изысканным мановением, теперь лишь подрагивали, а сквозь тонкую сморщенную кожу виднелись и вены, и кости. Душа отрывалась от тела - сколь явно видел это эльф, видя эту историю в картинах сотни раз. Старик ожидал смерти своей с часу на час, но в лике и словах его трудно было угадать: больше страха в нём или жажды?
Свернув письмо, бессмертный вновь взглянул на каменную громаду старого монастыря. Впрочем, издалека он выглядел скорее как старая полуразрушенная крепость, кои так любят исследователь авантюристы, надеясь найти средь опустевших залов старые сокровищницы и оружейни, полные серебра и меди. Иным везёт, но монастырь еще был жив, в отличие от заброшенных твердынь, где таятся лишь чудища и призраки. От главных ворот не осталось решетки, а прогнившее дерево едва казалось серьёзной помехой для возможного штурма. Что уж говорить о защитниках - навстречу всаднику из-за ворот вышел дряхлый старик, укутанный в серый монашеский наряд. За его спиной эльф видел сквозь бойницы две пары глаз и один арбалетный болт.
- Здравия вам, добрые люди, - сняв капюшон, слегка поклонился эльф, - Я здесь по призыву настоятеля. Он сказал, что нашли записи моего друга, мастера эль Гейла.
Старик, вслушиваясь в речь бессмертного кивал и безмолвно протянул руку, словно прося о чем-то. Но эльф его понял, протянув пергамент в эти трясущиеся старые руки, понимая, что возвращает письмо автору. Покуда настоятель рассматривал собственные слова, прямо на глазах проникаясь доверием к всаднику, эльф наблюдал за возможными стрелками в бойнице, чуя и страх, и неопытность, и живейшее любопытство граничащее с детским.
- У нас ныне очень много гостей, сир Таллион, - слегка кивнул в приветствии старик, - Весть разнеслась на диво быстро, пусть и думал я, что отправил сообщения доверенным людям... Но прочесть записи мастера хотят очень многие, а наши двери открыты для всех, кто не таит за спиной дурного намерения...
Ивеллиос спрыгнул с лошади, покуда открывались ворота. Внутренний двор был практически пуст, навстречу гостю и настоятелю вышло двое молодых людей. Один из них сжимал старый проржавевший арбалет, слегка не по плечу и весу юному стрелку.
- У мастера эль Гейла было много друзей и врагов. Хуже, когда они скрыты под одним ликом, - словно сам себе сказал эльф, вглядываясь в здание храмины перед ним, напоминающее скорее бастион крепости, - Так вы сказали, что я здесь не единственный гость?

Отредактировано Ивеллиос (04.10.2016 12:32)

- Право так, сир Таллион, - сморщенный старик попытался усмехнуться, но его схватил приступ кашля, сковавший его лёгкие на несколько секунд, - Простите... Вы меня не помните, я думаю. Я был учеником сира эль Гейла здесь, в его последней обители. А до этого мне довелось с ним путешествовать несколько лет по Терре.
И сколько ужаса рождалось в умах эльфов, кои наблюдали век за веком увядание и смерть человеческого рода? Мгновение жизни, сотканное в считанных десятках лет. Лишь тающая в бесконечности ночного неба мелкая искорка, в сравнению с кострами тех, кто появился раньше. И что как не осознание этого лечит душу от пустоты? Помни о смерти, даже если твой конец вдалеке за горизонтом событий, играющим красками возможности предопределения. Но судьба неведома, а за играющим калейдоскопом может прятаться бездна. И люди есть это напоминая, тая на глазах вечно молодых и прекрасных, кои не в силах оценить дара долголетия.
- Извините, но я не помню вас, - будто бы смутился охотник, отдавая поводья лошади монаху, - Я много путешествовал с мастером и сам, но не в последние его годы. Тогда он не хотел упокоения в одном лишь месте. Не жаждал покоя.
Меж взглядов, одинаково верных, одинаково справедливых приходилось ему жить. Таллион чувствовал увядание каждого, в душе надеясь лишь, что найдётся у них воля и сила черпать из секунд и часов всё, что их окружает. Впитывать и цвета, и запахи, слова и музыку мира, творимого природой и нашими руками. Но это не поля благоухающих цветов, не бесконечного неба синева. Вокруг он видел серость зло, обреченную лишь видоизменяться, но не излечиваться раной на душе мира. Бессмертный вглядывался и видел суть тех вещей, от которых произошел и которым дал свободу идти по закону. Боги не умерли, они разлились по миру, стали свободой помыслов и действий. Тираны и губители. Они свободны от какой бы там ни было свободы.
И глядя в эти лица, угнетённые новыми богами, угнетённые тяжестью мира, лежащего на их плечах. В свободе рождается бесчисленное число смыслов, но все они подобны закрытым шкатулкам: никогда не узнаешь, в которой кроется твой драгоценный камень, сияющий огнём счастья. Любовь, а может творчество, да и всякое любимое дело или умиротворение веры. Но кто найдёт свой собственный? Да и кто имеет возможность искать, покуда руки держат инструменты простого выживания. В их глазах пепел выгоревшей надежды, в словах - обыденность, скрывающая печаль. И что им пожелать, когда от жизни лишь клочки пейзажей и портретов, валяющиеся пред ногами в грязи? А во что верят они, кроме как не в конец мук, который становится не гонящейся по пятам сворой тёмных тварей, а заревом рассвета в этой бесконечной ночи? Смерть становится спасением.
- Но всё же остановился здесь, чтобы исполнить свой долг, записав всё, что ему мыслилось за время жизни, - в ученическом почтении слегка склонился старик, - Но часть, как оказалось, он спрятал от... А!
Настоятель отшатнулся прочь от бегущего в его сторону огня о четырёх лапах. Полы его рясы подхватили комья снега, обрызгав саламандру холодом, отчего к небу взлетело большое облачко пара. Огненная ящерица тряхнула мордой, прошипела и метнулась в сторону.
- В ожидании того, чтобы развалить огнём старый монастырь? - сложив руки на груди, скептично сказал охотник, глядя на хозяйку саламандры, коя, в подобие своему питомцу, так и полыхала пламенем, но только мнимым.
- Я же просил! - настоятель, похоже, был не особо удивлён, лишь удручённо кивал головой, медленно удаляясь в сторону дверей башни. Ивеллиос несколько удивлённо посмотрел ему вслед, а после двинулся в сторону храмины, навстречу огненно-рыжей девушке.
- По яркой материи вашей мантии смею судить, что орден Радуги уже оккупировал местные библиотеки. Жаль, я надеялся на уединение собственной мысли, - с почти искренним негодованием вздохнул охотник, - Впрочем, надеюсь, обойдётся без словесной перепалки, о том, кто может и хочет здесь быть, как это обычно бывает.
На последнее, впрочем, и надеяться не стоило. И сколь же противны друг другу вещи, когда они подобны. Общий интерес - сложная вещь, о двух концах говорящая о наилучшем исходе в объединении. Охотники и Радуга были в этом вопросе как кошка с собакой, ввязываясь в потасовку даже по самым мелочным вопросам принадлежности неких сторонних книг по магии критике и комментарию. Впрочем, глупость и вражда бессмертна как и Ивеллиос, не ему это лечить. Могущество Радуги в том, что она частенько продаётся и многих поддерживает. Могущество же Охотников за Душами в букве закона, который власти невольно должны следовать.
- Можете звать меня Таллион. Я представляю орден Охотников за Душами.

Отредактировано Ивеллиос (13.10.2016 08:47)

Слова, жгущие уничижением, сочащиеся ядом, будто что-то глубоко болезнью пропитано, отчего не остановить отравленный желчный поток. И наглотавшись собственного яда, даже гадюка истлеет свой ум желчными мыслями, покуда отрава проникает и заменяет само вещество мозга. Но кто разумея, откажется от умения мыслить, а будучи безумным - признать свою невменяемость? И яду находится оправдание, глушится здравый смысл, а может подменяет его собой, мудрость заменяя хладной строчкой текста, а разумную волю - расчётом и пустотой идей.
На миг заинтересованный огненно-рыжей леди, Ивеллиос тут же охладел интересом и даже слегка поморщился в ответ на её мнимо жгучие речи. Ощущение чужой попытки было болезненней. Сложив руки за спиной, эльф начал делать незаметные движения пальцами, покуда энергия, бурлящая в воздухе, обращалась в зримую картину глаз или внутреннего магического чувства. А может даже нюх, что молвит зверю истину явлений, невидимых обычному глазу? Так явно чувствовал бессмертный пламя, плещущееся в самой магии вокруг девушки, довольно талантливой и сильной в своих годах, но не пересекшей черту невероятного, что будоражит кровь возможностью. Ивеллиос встречал сильных магов, немалое число которых воспитывал сам, придавая разрозненной магии форму, виденную им еще до рожденья миров, когда ткались из бесконечно глубоких света и тьмы само небо и звёзды.
Догма пылала ревнимым языком на устах Кирани, не в силах поперечь своё знание и возведённые твердыни систем, достойные вершин церковных башен. Ивеллиос встречал изрядный слепой фанатизм неразумеющих крестьян и помешанных монахов, но опасность веры такова. И тем противней было зачёркнутый сам собой разум, оледеневший догмой "разумных" знаний в ранней юности, но оставленный на произвол судьбы в болоте смыслов и существования. Рассудок пустым взором глядит на чувства, силясь увидеть в них смысл и желчно тыкая в это пламенеющие сердца, покуда не взглянет на самого себя и не задастся целью оправдать - а зачем я сам есть?
- Чувство порой ценнее ума, а совесть - грамоты, - хмуро сказал эльф, оглядывая разруху старой крепости, - Иль вы думаете, из особой ненависти ко  всякой книге, сидят на отшибе мира старик, да несколько монахов, оберегая их от стужи и сырости, покуда гонящийся за всяким знанием университет приходит им на помощь лишь тогда, когда прозвучит громом имя мудреца, чей известный труд уже оценен в сотни и тысячи монет?
Колкость за колкость - так продолжится и дальше, но Ивеллиосу знакома война, коей нет конца, покуда позор и смерть не заберут последнего бойца. И не ему менять правило, звучащее в рожденье детей от самого первого крика и вдоха, но выбрать ту сторону, что будет подобна истине и благу. Или, если всё безудержно готово скатиться в бездну - возмездию.
Нападки из внутренней слепоты звучат смешно, но Ивеллиос сам породил то правило, огласив секрет. Безудержной жажды наживы звучат слова об уничтожаемом знании, любопытством, кое не утолит и смерть, и боль, и всевозможная мука. Взращённый внутри Радуги монстр пожирал орден изнутри, поглощённый, как и многое в этом мире, идеей бесконечного. Могущества ли, знания, богатств - суть одна. И люди стремятся к тому, с чем совладать и познать не в силах, преумножая в умах своё величие, что вознесёт их выше богов. Радуга жаждала владеть осколками, вменяя всякому, что Охотники в своём походе - злодеи, рушащие артефакты древности, покуда сами разноцветные мантии гнались за каждым чернокнижником и некромантом, за всяким инакомыслящим и техником, вбивая в голову в себе, что в магии и только в ней открыты двери к сути мироздания.
- Видимо, научившись различать эти два слова разумное стало самим собой, возвысившись над тупым зверьём, - усмехнулся эльф девушке, проходя мимо, - Не стоит стоять на морозе, если вы не знаете, как получать огонь из снега.
Впрочем, за дверьми храмины едва ли стало теплее. Камень тянулся к телу щупальцами холода - это чувствовалось даже сквозь тёплую одежду. Единственный факел горел в нескольких метрах от тяжелой двери, отчего сумрак окутал взор Ивеллиоса, заставляя волей-неволей обождать привыкания и Кирани. Присматриваясь к полю магии, видимому вне контуров сумрака и света, эльф заметил ту лёгкую дрожь разноцветных облаков выше этажом. И монахи той энергии нести в себе не могли, не вникая в труды внутренней силы духа, повелевающей над миром.
"Четверо не считая Кирани" - хмыкнул охотник, оценивая себя в возможной перепалке с орденом Радуги. Ивеллиос не хотел и не собирался устраивать с войн с магами, но сколь же в споре заманчиво звенит в душе насилие, покуда перевес пять к одному...

Уж слишком часто звучали слова, обращённые оскорблениями к старости, увядающей древности с язвительных уст Кирани. И бессмертной древности впору оскорбиться, но только не чувствовал он течений и потоков времени в себе, неувядающей сутью сопровождая мир в строках легенд под сотней разных ликов. Стареет то, чему свойственно увядание, старо то, что было молодо и чему придёт свой конец. И если чувство молодости, помноженное на десятки разных историй его жизни, фантомами наперебой звучит в голове эльфа, то чувство конца испарилось в какой-то момент окончательно. Следование цели за вечно ускользающим горизонтом истории переломило итог и последнюю точку в этом дневнике из нетленных страниц.
Яду впору найти свою жертву, покуда девица не задохнулась в той безвыходной желчи, творимой ей же. Найденные обоснования слов и мнений явно ускользали от мнимой учёности и самосознания рассудка, подменяясь самодовольными демонами теорий и практик, переданных от всё тех ненавистных стариков, реликтов, в которые обратиться предстоит и хозяйке ядовитых мнений, но только вот огонь никогда не задумывается, что в итоге станет лишь углями и пеплом.
- Вы вменяете мне рыцарские качества? Удивительно, при ваших-то словах, хотя возможно благородство вами воспринимается не более, чем тупость. Но я не пред страхом оказаться приниженным в чужих глазах, но из почтения к честности и искреннего понимания собственной сути... смею снять с себя возложенный венок героя с головы, - не без доли такого же яда молвил эльф из тени колонны, глядя на ауру Кирани, - И за одно возьму свои слова обратно. Из сего изящества ледяной фигуры сердца так и брызжет жгучее пламя разрушительных слов. Вы умеете изо льда высекать искры, пусть и бросаетесь порой ими в сторону верёвки, удёрживающей клинок над вашей же шеей, и на руку, что кормит вас тем, чем вы столь горды? Или же я ошибаюсь, подменяя изысканную расчётливость безрассудством? Но в таком случае не жжёт ли огонь дракона, когда он не может его извергнуть на своего врага, вынужденный столь унизительно подчиняться?
"Зря" - не сумев удержать и собственного зверя, в мыслях осудил себя эльф. Злость порождает лишь злость, лишь ускоряя свой бег от одного слова к другому. И мчащиеся искры рождают вспышки пожирающих реальность пожаров. А Кирани и без того была бушующим в печи пламенем, распространяющим чрезмерный жар в любом доме, заставляя всех страдать в поту и духоте. И он открыл демонам дверь в этот дом, а кого они решат забрать с собой - решит лишь случай. За себя Ивеллиосу бояться не пристало. Огонь и лёд, мечи и магия - всё до каждой черты ощущений различно, но столь же едино бесполезно по итогу.
Развернувшись, эльф проследовал по лестнице в библиотеку, с каждым шагом всё чётче и чётче различая запахи вина и отголоски бесед иль задумчивых монологов к самому же себе. Четверо бубнящих учёных колдунов сидели в разных концах библиотеки, уткнувшись носами и бородами в разнообразные трактаты. Беседой в помещении и вовсе не пахло, лишь назойливым чтением вслух, да шуршание старых страниц. На открывшуюся дверь оглянулся лишь ближайший к ней маг, который и вовсе глядел в книгу лишь для вида, больше озираясь на пустеющую бутылку вина, кою он же и опустошал бокал за бокалом. И этого мага Ивеллиос знал, презрительно усмехнувшись:
"Кирани - еще ладно, но если он здесь, то и об остальных можно сказать, что они скорее отбросы в глазах университета" - негодующе покачал головой охотник, резко усомнившись в сложности собственной победы. Войско оказалось больно раздробленным собственными болезнями и тщедушным.
- Охотник, подери вас всех аэри! - ударил кулаком по столу колдун скорее плюясь и рыча, нежели говоря внятно. Приглядевшись к бутылке, эльф отметил, что добрая половина содержимого уже плескалась в крови мага. А скомканность речи утверждать могла о том, что то не первая бутылка за сегодня.
- Мастер Балик, презренный маг, в обыденности рыщущий знания на дне винной бочки, - фыркул эльф, быстро схватив бутылку со стола, тем еще сильнее вызывая гнев колдуна. Но Ивеллиос и не думал останавливаться, подняв бутылку до уровня глаз, тем самым перехватив помутневший взгляд Балика, - Так может тебе стоит нырнуть в привычную среду с головой, до самого дна испив сею бутылку как можно быстрее?
Вмиг агрессия сошла на нет и вместо этого в карих глазах наполовину облысевшего мужчины плескалась лишь покорная слепота. Мысль звучала лишь одна - в словах, что молвил бессмертный.
- Да, -  промычал колдун, и эльф, удовлетворённо хмыкнув, отвёл взгляд, оставив человека наедине с бутылкой, кою он начал опустошать с еще большей скоростью, ныне не обращая ни на что вокруг.
"Одним меньше"

Отредактировано Ивеллиос (13.11.2016 17:47)

Без сомнений, святое место было ныне окутано мраком. Храм, если не науки, то как минимум учёности первых людских земель, ныне страдал от запустения. Медленно кралась плесень по стенам библиотеки, наверняка опутав своими сетями разложения уже многие трактаты, историей написанные. Эти страницы и свитки встречали в рождении времена героев и злодеев, войн и освобождений. Сейчас же они жили беспокойной старостью, как и ветхий настоятель, последний хранитель пред царством тьмы, что пожрёт и каменные стены, и храмину с библиотекой. Забвение приходит в этот мир.
Прибывшие гости не излечат местные болезни, ибо сами они есть переносчик всевозможных зараз. Пьяницы и распутники, бесчестные лгуны и мошенники, одним лишь некогда полученным авторитетом еще не лишённые имён и лиц, коим позволяют слишком многое. И всё же они здесь, пред краем дороги, в шаге, чтобы свалиться в грязную клоаку, что понесёт их в топь. Достойная награда за бессмысленную жизнь - так думал Ивеллиос, глядя на эти лица, узнавая имена и голоса. Увы, он много знал и с каждым новым магом становилось всё горче в осознании того, что наследие его дорого друга пришли забирать отбросы с грязными руками. Стыд.
Средь блуда и пьянства стариков была относительной загадкой лишь одна, красной тенью следовавшей за охотником. Мучил ли её интерес, а может он разжёг тот огонёк ненависти, что пылает внутри незаметно и лишь в хитрых улыбках и колких фразах даёт о себе знать? Она отомстит, или же откажется, приняв ту горделивую позу, взирая с недовольством и презрением на охотника, подобного в её глазах червю: "пусть живёт, он недостоин". Но, впрочем, Ивеллиос не жаждал эти мысли читать - изрядно через него пытались переступать подобные леди. Для них он лишь игра.
- Готовы отказаться от целей ордена, лишь бы спасти собственную шкуру и отомстить обидчикам? - в том же ехидном тоне спросил охотник, - Как же это в духе засидевшихся в университете магов Радуги... Но я могу принять ваш союз, правда только когда вы предложите конкретные условия и сделка окажется справедливой, честной. Вы согласны?
В привычный жест торгового братства эльф протянул девушке руку, предварительно сняв перчатку. Она могла упростить ему задачу, осветив огнём тени грехов оставшихся магов. И огонь, что светит, но не обжигает, лучше бушующего пламени, особенно когда на кону стоят ценнейшие знания, сохранённые в бумагах. Только вот где они? Настоятель должен знать.
И тут эльф понял, что не видит ауру сквозь стены храмины. Удивление, а после усмешка - нечто в камнях ограждало крепость от магического проникновения, но внутренние потоки оставались целыми, всё так же холодя охотнику руки. Ивеллиос недооценил мастерство строителей древности и тем ужасней была смерть каменного гиганта. Но граница далека, чтобы оборудовать сей храм в достойный форт, а от больших дорог монастырь  отделён днями пути и потому обречён на одиночество и гибель.
- Смею предположить, вам неинтересно то, за чем вас отправили сюда? Что же вам тогда интересно, госпожа Левендорф, скажите, мне интересно? Самосовершенствование, цель чего достичь пика могущества в ранние годы прекрасного лица и изящной фигуры, кои определённо вам дарованы богами? Или может вам только знание о разрушении любо, ибо не воспитывали в вас созидания родственники, наверняка слишком занятые делами ордена или собственных доходов? Поверьте, я понимаю. С той ненавистью, кою вы заслужили даже среди отбросов Радуги, можно только догадываться, насколько вы надоели остальным колдунам. И лишь чей-то сторонний авторитет и власть могли вас удержать от изгнания и позора. Они, эти архимаги, не смотрят на талант частенько, лишь на звонкие кошели и знамёна могущественных родов.

Непроницаемый мирок, стеклянный кувшин, в который каждый был погружен - таков уж мир смертного. Что видят глаза сквозь дым иль воду а так же толстый слой полупрозрачной материи, сотканной из тончайших пластинок? Лишь радугу цветов, подчас ложных и ласкающих взор, но лишь явленной своенравными ощущениями тела. Сквозь уши - лишь эхо и гул сотрясаемого купола храма иллюзий. Не жаждущий услышать не услышит, лишь воля рождает понимание иль оправдание.
- А чем вы их лучше? - скучающим взором, говорил эльф про себя, вслушиваясь в ощущение тёплой, почти жгуче горячей ладони в своей. Мягкая, ухоженная кожа, ровные кости. Эльф мог чувствовать гораздо Кирани и сказать о её руках более, чем способна она. Лёгкая шероховатость пальцев, колкие, но едва ли заметные разряды магии, что самую малость щекотали кончики нервов. Ощутит ли она притяжение её магии к божественной сущности, в которой бурлило во много раз больше энергии, чем она когда-либо ощущала.
- Разве у них нет причин быть слабыми и порочными?..
Сколь велика разница меж двух рабств? Раб взирает с покорностью, примеряя ошейник судьбы, рыдая над разбитым хозяйским кувшином. Он - властитель судеб, принявший оправдание горькой своей доли, нашедший во своей муке и подчинении успокоение. "Доля смертных - угнетённость смертью, от оков коей нам не убежать. Страдание пропитывает природу и лишь принятие её рождает безмятежность". Ивеллиос бесчувственным взором оглядывал войско подчинённого и угнётенного, нашедшего веру в воздетых к небу перстах, ибо они нашли СВОЙ ответ.
- ... а вам - сильной и могущественной?
Второй же раб - крушитель цепи, иной властью пришедший к пониманию. Ибо дана ему свобода решать и вершить, так зачем подчиняться коварной судьбе? Обернувший зло в своё благо, недавний раб возложил на чело своё венец, не замечая, сколь ничтожна разница, кою часть тела тяготит ржавое железо: руки или голову. "Лишь сильный может преломить жестокую судьбу и вознестись до вечного света". Альтернативность, безвкусная свобода быть рабами и царями, всякую судьбу обрекая в вечный свет. И даже разочарованный император, вчерашний злодей и тот с упоением будет перечислять бесчисленные грехи, глотая неожиданно ставшие сладкими слёзы.
- И для чего вам сила, м? - он навязчиво не отпускал ладонь, словно заворожено глядя в эти блестящие ядовитыми изумрудами глаза, -  Достигнув её, что вы сделаете?
"Абсурд удушьем наполняет лёгкие" - так он чувствовал онемевший мир вокруг его безумной сути. Может его стеклянный купол треснут, а может и разбит, ведь то лишь его слова будут. Ивеллиос слышал слова свободных в своих клетках, но где он, когда весь мир есть лишь поле, в котором без счёту тюрем? Решётки, кои оберегали внешний мир, в итоге его же и заточили.
Он мог смотреть с презрением на суть, что пред ним была как раскрытая книга. И до этого он смел предполагать, собирая мозаику из эмоций и высказанных мыслей Кирани.  Ему не нужны были сторонняя молва и слухи - с её же слов он рисовал дивный портрет души. Но прикосновение наполняло его мысли чистейшими образами, водоворотом видений, в которые он погружался как в наркотический бред. И теперь он знал свою собеседницу, будто прожил её жизнь.
Полыхающий дневник - такой она была, Кирани Левендорф, заносчивой и сильной почти в каждом своём воспоминании. Увы для неё, не видящей далее изящного носика, воздетого кверху. Ивеллиос вором проник в её сокровищницу воспоминаний, перебирая драгоценности одну за другой. Вся она, сейчас была буквально в его руках, давай право именоваться. Он ощутил всё то, что ощутила некогда она, поймал за хвост её же мысли, её силу, оценив по достоинству каждую в своих преимуществах и недостатках. Её память в его руках. И эльф без особого труда её украл.
- Я не говорил, что смогу вам что-либо дать, - улыбнулся едко охотник, отпуская руку волшебницы, - А если бы мог, то вы бы смирились с участью безумца, лишённого всего на свете? То могущество, кое в ваших жилах струится, кое вы так явно ощущаете - вы называете это Смертью.
  Он смотрел на неё с нескрываемым интересом, ведь Ивеллиос мог исполнить волю девушки, раскрыть природную способность сопрягать себя с нитями потустороннего, пусть и не знала Кирани, что эта сила разорвёт её на части. Той силой обладали лишь боги и их частицы - первозданные творения, лишённые природной плоти, лишь подобием её, сотканным из частиц энергий. За гранью смертного существования, растворяясь пучине Тьмы эта сила становится ощутимой на долю мгновения, покуда сам не станешь ею. Всепожирающий и порождающий Абсолют.
- Магия в вас сильна и может развиться лучше, но вам приходится признать границу... Впрочем, - он нагнулся поближе, - Вы этого не сделаете.